Реферат: Брюсов. Поэзия интеллекта

Реферат: Брюсов. Поэзия интеллекта

Реферат по литературе

"Брюсов. Поэзия интеллекта"

Содержание

Введение

Основная часть

1.   Личность поэта

2.   Брюсов-созидатель

3.   Брюсов и искусство

4.   Анализ стихотворения «Родной язык»

Заключение

Список литературы

Введение

Вперёд, мечта, мой верный вол!

Неволей, если не охотой!

Я близ тебя, мой кнут тяжёл,

Я сам тружусь, и ты работай!

Строки, взятые как эпиграф, были написаны Брюсовым в 1902 году, когда вся читающая Россия видела в нём лидера русского символизма, истинно декадентского поэта. Однако в этих строках мечта, долженствующая, по расхожим канонам декаданса, парить, ловить уходящие, ускользающие образы, обращается в тяжко влекущего свой груз вола.

Русский символизм был прочно связан в читательском представлении с неустойчивостью и туманностью чувств, мнений, с мистицизмом. Подобные настроения были вызваны спецификой эпохи, породившей новое для России течение. Рубеж веков – период исторически сложный для нашей страны. Люди пытались найти новые точки опоры в жизни. Литература ответила на духовные поиски по-своему – декадентством. У Брюсова можно встретить немало стихов, отвечающих таким представлениям, в них поэтизируется одиночество, духовная опустошённость. Но даже в первые годы творчества у него нередки стихи о «молодой суете городов», ему свойственна чёткая картинность. Этот контраст, соединение, казалось бы, несоединимых черт представляет собой особенность брюсовской поэзии и его творческого пути. Убеждённость в неумирающей ценности завоеваний человеческого духа, вера в силу человека, уверенность в его способности преодолеть все сложности жизни, разгадать все мировые загадки, решить любые вопросы и построить новый мир, достойный человеческого гения, – неизменно одушевляли Брюсова. Он оставался верен этим представлениям как точке зрения на историю и современность всю свою жизнь.

Что же привлекает меня в творчестве Брюсова? Поэзия Брюсова интеллектуальна в самом лучшем смысле этого слова. Общение с ней требует напряжённой работы мысли, она побуждает читателя постоянно расширять свои знания, знакомиться с историей мировой культуры. Она вызывает желание учиться понимать стихи, их красоту. Она учит уважению человеческой мысли, потому что сама брюсовская поэзия является примером выражения свежей и ясной мысли.

Прекрасно сказал о поэзии Брюсова один из образованнейших людей своего времени, человек тонкого и высокого вкуса, А.В. Луначарский: «Читать Брюсова – огромное наслаждение. Необычайное удовольствие читать его вслух, ибо он, в отличие от многих и многих поэтов… требует от чтеца необыкновенной чёткости и подъёма. Он заставит вас подкрутить все свои струны, иначе он не прозвучит, он даст вам, чтецу, возможность вызвать до галлюцинации яркие образы, которые зажигаются перед вами и вашими слушателями. И какое огромное разнообразие, какая панорама, какой сверкающий калейдоскоп этих образов пройдёт перед вами по мере того, как вы будете перелистывать страницы Брюсова!»[1]

Я попытаюсь показать поэзию Брюсова как поэзию интеллекта. Для этого я рассмотрю духовный облик самого поэта, его мировоззрение, отношение к творчеству и, конечно же, его стихи. Я считаю произведения классика символизма – а именно Брюсов был удостоен этого звания – необычайно интересными и многогранными. Своей задачей я ставлю проследить развитие поэтического дарования поэта, представляющее собой становление целостного образа богатой личности, коей, без сомнения, являлся Брюсов.

В работе над рефератом я использовала следующие источники: книгу «Поэтическая Россия. Валерий Брюсов» (составитель – Асанова), в которой прекрасно раскрывается образ поэта через его творчество; собрание сочинений Брюсова (составитель – Козловский), где я нашла наиболее интересные произведения; книгу для учащихся старших классов по литературе XX века, где представлены некоторые публицистические работы Брюсова, а также мне помогла энциклопедия для детей по русской литературе XX века, в которой я нашла различные мнения современников.

Основная часть

1.         Личность поэта

И я хочу, чтоб все мои мечты,

Дошедшие до слова и до света,

Нашли себе желанные черты.

Пускай мой друг, разрезав том поэта,

Упьётся в нём и стройностью сонета,

И буквами спокойной красоты!

«Сонет к форме», 1895.

В 1894–1895 годах в Москве увидели свет три сборника под заглавием «Русские символисты», воспринятые критикой как неудачная литературная выходка.

Мандрагоры имманентные

Зашуршали в камышах,

А шершаво-декадентные

Вирши в вянущих ушах,-

Так пародировал напыщенный стиль новоиспечённых стихотворцев во главе с никому не ведомым Валерием Брюсовым философ и поэт Владимир Соловьёв. Надо признаться, что материала для насмешек у Соловьева было предостаточно – большинство стихов из сборника принадлежали именно Брюсову. Он лишь подписывался разными псевдонимами. Именно в этот момент в России появился символизм.

Казалось, стихотворения Брюсова были специально созданы для пародии. Молодой поэт позволял себе сочинять стихи в одну строчку («О, закрой свои бледные ноги») или описывать, например, как «Восходит месяц обнажённый/ При лазоревой луне». Ироническое замечание Соловьева, что только «пёстрый павлин тщеславия» побуждает к сочинениям такого рода, нисколько не смутило Брюсова. Он, действительно, был довольно тщеславен, он желал признания, как и все талантливые молодые люди. Студент историко-филологического факультета Московского университета, он не чувствовал себя новичком в поэзии: сочинять начал с 8 лет, а в 17 написал за год почти две тысячи строк.

С первых же шагов Брюсов не хотел идти по стопам пушкинских или некрасовских подражателей. Это не означает, что Брюсов отвергал классическое наследие литературы. Напротив, он восхищался произведениями Пушкина, но желал создать свой неповторимый, только ему присущий стиль. Он твёрдо верил в свою звезду родоначальника новой поэзии. Убеждённый, что будущее принадлежит такому искусству, которое с наибольшей силой выразит стремления и переживания яркой, независимой личности, Брюсов увлёкся декаданством. Он искренне полагал, что декадентская поэзия, вождём которой станет именно он, легко превзойдёт достижения поэтов прежних поколений. Почему? Да потому, что эта новая поэзия будет отвечать духовным требованиям эпохи; давать людям то, что они искали новые идеалы. Стихотворение Брюсова «Юному поэту» (1896 год) звучит как манифест:

Юноша бледный со взором горящим,

Ныне даю я тебе три завета:

Первый прими: не живи настоящим,

Только грядущее – область поэта.

Помни второй: никому не сочувствуй,

Сам же себя полюби беспредельно.

Третий храни: поклоняйся искусству,

Только ему, безраздумно, бесцельно.

Юноша бледный со взором смущённым!

Если ты примешь мои три завета,

Молча паду я бойцом побеждённым,

Зная, что в мире оставлю поэта.

Уже в ранних стихах Брюсова прослеживаются особые творческие мотивы. В теме произведения нет ничего странного – все поэты обращаются к новому поколению, к приемникам, передавая свой опыт. Но Брюсову было лишь 23 года, когда он написал эти строки! Будучи сам ещё юнцом, он даёт советы тем, кто в будущем станет его сторонником-символистом. Остаётся только предполагать, насколько Брюсов был уверен в успехе «неудачной литературной выходки». Целеустремлённость и, без сомнения, творческая храбрость присущи Брюсову и как поэту, и как личности.

Поклонник французских символистов, Брюсов пытался отстоять свои взгляды не только в собственных стихах. Он стал теоретиком нового направления, потому что «годы жил искусством и для искусства». Брюсов утверждал, что поэту не следует быть скованным «пошлыми» представлениями о добре и зле, о дозволенном и недозволенном. Брюсов хотел «свободы в искусстве», видел цель творчества в самопостижении. Заглянув в свою душу, художник должен смело раскрыть все е тайны миру, но прежде, конечно, «найти себя», стать самим собою.

Сам Брюсов, внук костромского крепостного крестьянина, сын московского купца, с детства видел и будничную сторону жизни:

Амбары тёмные, огромные кули,

Подвалы под полом, в грудях земли,

Со сходами, припрятанными в трапах,

Картинки в рамочках на выцветшей стене,

Старинные скамьи и прочные конторки,

Сквозь пыльное окно какой-то свет незоркий,

Лежащий без теней в ленивой тишине…

Поэту потребовалось немало таланта и усилий, чтобы «найти самого себя» – стать человеком европейски образованным, знатоком языков, тонким ценителем искусства, комментатором Пушкина, фактическим руководителем символистских изданий. Не в один день он занял центральное место в русском литературном мире рубежа веков. Оставил он след в культуре и как талантливый критик, организатор, редактор, педагог. Его политические заблуждения со временем перестали восприниматься остро, а творческие просчёты не перечеркнули того, что было создано в годы расцвета поэтического таланта.

Но именно Брюсов, получивший дань уважения, является среди символистов и наименее любимым между ним и читателем всегда сохраняется некоторая дистанция. Насколько легко Брюсовым восхищаться, настолько же тяжело полюбить, прежде всего потому, что его читателю непросто отыскать путь к личности поэта, приобщиться к тому, чем он жил. Образ поэта изменчив и неуловим. Брюсов всегда и неизменно предпочитал выглядеть магом, чародеем, мастером, что и создаёт дистанцию. Может быть, это и есть главная причина, по которой всё, что можно найти в воспоминаниях современников, далеко не располагает к нему. Самая последовательно-уничижительная характеристика принадлежала критику Ю. Айхенвальду: «Брюсов – далеко не тот раб лукавый, который зарыл в землю талант своего господина: напротив, от господина, от господа, он никакого таланта не получил и сам вырыл его себе из земли упорным заступом своей работы…»[2] Мнение это оказало влияние на многих, оно варьировалось в ряде статей с разными оттенками сочувствия. Итак, первое обвинение в адрес Брюсова состояло в том, что он всего-навсего труженик литературы, а не избранник небес, осенённый свыше.

Другое обвинение касалось его вождистских наклонностей, которые также считались несовместимыми со званием истинного поэта. Действительно, Брюсов обладал большим влиянием, и современники не жалели сарказма, описывая его в роли вождя.

Наконец, третье заключалось в несоответствии между ролью, которую Брюсов пробовал играть в символизме, и его истинным содержанием. Его пытались уличить в том, что «державный» образ никак не увязывается с купеческим происхождением.

Рассудочный поэт, которому трудолюбие заменяло вдохновенье, третьей гильдии купец, тщившийся превратить себя в европейца, с «самодержавными» замашками – вот краеугольные камни личных портретов Брюсова. Но… Айхенвальд только сформулировал «внешность» брюсовской позиции, но понять её не сумел. Если читатель со времён романтизма привык поклоняться в поэте любимцу небес, то Брюсов пытался разрушить этот стереотип, выдвигая на первый план труд и муки. Эта новаторская установка стала главным источником предубеждения против брюсовских стихов.

На первый взгляд судьба Брюсова может показаться примером редкой удачливости, неустанного восхождения к славе и власти. 4 марта 1893 года гимназист Брюсов записывает в дневнике: «Талант, даже гений, честно дадут только медленный успех, если дадут его. Это мало! Мне мало! Надо выбрать иное… Найти путеводную звезду в тумане. И я вижу её: это декадентство. Да! Что ни говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идёт вперёд, развивается, и будущее будет принадлежать ему, особенно когда оно найдёт достойного вождя. А этим вождём буду я!»[3] Но прежде чем восхищаться способностью Брюсова «найти путеводную звезду в тумане», следует учесть, что между выпуском «Русских символистов» и утверждением Брюсова как метра символизма пролегает отрезок в несколько лет, в течение которых ему приходилось в одиночку выносить целый шквал журнальной и газетной брани. А затем – и тяжесть испытаний после шумного дебюта. Брюсов прошёл трудный путь от неопытного, пусть и самоуверенного, поэта до созидателя основателя нового течения в русской литературе.

2. Брюсов созидатель

Я иду. Спотыкаясь и падая ниц,

Я иду. Я не знаю, достигну ль до тайных границ

Или в знойную пыль упаду,

Иль уйду, соблазнённый, как первый в раю,

В говорящий и манящий сад,

Но одно навсегда, но одно – сознаю:

Не идти мне назад.

«К самому себе»

В одном из ранних стихотворений «Сонет к мечте» (1985) поэт восклицал: «Я запер дверь и проклял наши дни», – подчёркивая свой уход в царство собственных грёз. С детских лет Брюсова манило неведомое:

Мне снились: рощи пальм, безвестный океан,

И тайны полюсов, и бездны подземелий,

И дерзкие пути междупланетных стран.

«Мир», 1903.

Поэт бежал не столько от мира вообще, сколько от его пошлости и мелочности. Тем более что молодой Брюсов почувствовал определённую ущербность своих первых поэтических шагов. Постепенно, он переосмысливает своё творчество. Возвышенное и героическое, таинственное и трагическое он умел видеть повсюду: в раскрытой книге, случайной уличной сценке, обычной череде будней. В целом темы, привлекавшие Брюсова, бесконечно разнообразны. Когда в конце 90-х годов XIX века происходят перемены в литературе, и символизм вырисовывается как отдельное самодостаточное течение, стихи Брюсова приобретают ясный характер. В них мелькают дерзновенные мысли, проповедуется преданность выбранному пути. Думаю, это стало одной из причин, по который позже Брюсова назовут классиком символизма: его стихи давали опору, учили молодое поколение не отступать на пути создания прекрасного.

По улицам узким, и в шуме и ночью, в театрах, в садах я бродил,

И в явственной думе грядущее видя, за жизнью, за сущим следил.

У Брюсова есть пейзажные зарисовки, где возникают «за перелеском луговины, за далью светлые кресты». Но гораздо глубже поэт чувствовал городской мир с его суетливой толпой, рекламными огнями, фабричными трубами. Героями Брюсова становятся то простая работница («Фабричная», «Как пойду я по бульвару…»), то строитель тюрьмы. Недаром Брюсов получил звание «певец города». Брюсов и любит город, и ненавидит его. В лирической поэме «Конь блед» (1903) он показывает, что в городском кошмаре, где мчатся автомобили, где высятся здания и «неисчерпаем яростный людской поток», даже появление «огнеликого» всадника на белом коне, предвещающего конец света, не может отвлечь «пьяных городом существ» от мелких забот. Брюсов не боялся показывать пороки общества, что вполне естественно для смелого поэтического таланта. А разве не обличение недостатков помогает в дальнейшем их исправить? Брюсов давал толчок к совершенствованию.

Намёк, символ чего-то значимого Брюсов умел подметить и в легендарном прошлом. Его постоянно влекла «правда вечная кумиров» ушедших эпох. Энциклопедически образованный человек, он в любой из них чувствовал себя своим. Обращаясь к истории, Брюсов не забывал и о родной стране. Он то размышляет над прошлым, мысленно возвращаясь к временам монгольского ига; то пытается ответить, какое место занимает Россия в судьбах Европы, что помогает ей выстоять в страшных испытаниях и войнах:

Не пушки, не оружие стальное

Не делают отважней и сильней:

Любовь к отчизне создаёт героев…

«Фламандцам», 1914.

Понять историческую лирику Брюсова, не имея хоть малейшее понятие об истории и мифологии, очень трудно. К тому же поэт придаёт историческим фактам особый символистский колорит. Это подстрекает познавать, искать, понимать.

Стихи «После битвы», «Пиршество войны», «В окопе» и другие (сборник «Семь цветов радуги», 1916) Брюсов создаёт на фронте. С августа 1914 года по май 1915 года он работает военным корреспондентом, подтверждая, что его строки из стихотворения «Кинжал» (1903): «Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза/ И песня с бурей вечно сёстры» не были пустой фразой. Патриотизм для Брюсова вообще понятие особое. Поэт любил свою страну и прививал эту любовь окружающим.

При всём разнообразии тем брюсовский поэтический мир – это мир страстей и переживаний души, внешне ко всему причастной, но внутренне одинокой. Для него не важно, кто переживает – герой или раб, великий полководец или поэт. Убеждённый в том, что «…только страстное прекрасно/ В тебе, мгновенный человек», Брюсов из всех тем предпочитает самую вечную – любовь, причём в её предельном выражении – любовь-страсть. Брюсов знает, что «в любви душа вскрывается до дна». Может показаться странным, что этого поэта критики часто упрекали в бесстрастности. Им не нравилось, что даже при описании самых сокровенных переживаний брюсовский стих оставался спокойным, мерным и звонким. Сам Брюсов гордился умением властвовать над обуревающими душу страстями. Он как будто играл эмоциями читателей, которых поражали, а иногда и шокировали, брюсовские ассоциации. Он давал основу для новых сравнений и, следовательно, для нового видения мира.

Есть ещ кое-что, что отличает Брюсова от остальных поэтов. Брюсов считал, что «вполне выразить своё дарование, в полноте высказать свою душу поэта может лишь тот, кто в совершенстве владеет техникой своего искусства». Неустанно оттачивая эту технику, экспериментируя, он достиг почти фантастической виртуозности стихотворца. Он не боялся искать свежие сочетания слов, звуков, образов. Бросая вызов родной речи, он восклицал:

Нет грани моему упорству.

Ты – в вечности, я – в кратких днях,

Но всё ж, как магу, мне покорствуй,

Иль обрати безумца в прах!

«Родной язык»

Не случайно после смерти Брюсова один из его современников, поэт Владимир Пяст, назовёт его «вечным работником». Обращаясь к тем, кого раздражало его умение «делать» стихи, Брюсов с гордостью созидателя, уверенного в своих силах, писал:

Мой памятник стоит, из слов созвучных сложен.

Кричите, буйствуйте, его вам не свалить!

Образ Брюсова как созидателя навсегда останется в русской литературе. Он вёл за собою молодые таланты, ни больше, ни меньше, являясь их учителем и наставником. Я бы назвала стихи Брюсова образовательными. Они формировали и формируют понятия о мире и истории, любви и патриотизме, обличают пороки и восхваляют творчество в самых разных его проявлениях.

«Юность моя юность гения, – записал Брюсов в дневнике в 1898 году. – Я жил и поступал так, что оправдать моё поведение могут только великие деяния. Они должны быть, или я буду смешон. Заложить фундамент для храма и построить заурядную гостиницу. Я должен идти вперёд, я принял на себя это обязательство».[4] И он пытался строить именно храм, неустанно стремясь подчинить каждый свой шаг и каждый свой творческий импульс зову вечности. Наверное, именно поэтому Брюсов имел свой особый взгляд на искусство в целом.

3. Брюсов и искусство

Я не знаю других обязательств,

Кроме девственной веры в себя…

«Обязательства», 1898.

Поэзия Брюсова является новаторской, во многом непривычной для слуха. Эта новизна связана, разумеется, с его принадлежностью к символизму, но полностью не сводима к этому. Брюсов принадлежал к старшему поколению символистов – З. Гиппиус, Д. Мережковский, Ф. Сологуб, К. Бальмонт. Объединяющим началом для этих поэтов был исповедуемый ими, отчасти под влиянием философии Ницше и Шопенгауэра, индивидуализм, а также ориентация на поэтику французского символизма, поэтику намёков, неясных настроений, сходную с импрессионизмом в живописи. В ранних стихах Брюсова сильно влияние стиля и поэтики импрессионизма, цель которого, как он писал в одной из своих деклараций, «рядом сопоставленных образов как бы загипнотизировать читателя, вызвать в нём известное настроение».

Творчество Брюсова построено на новаторстве как таковом, на идее непрерывного обновления изобразительного арсенала, на освоении новых тем, на исчерпании существующих, разработке новых жанров, использовании новых стиховых форм.

С этим стремлением к постоянному изменению связана излюбленная Брюсовым смена личин: большинство его стихов строится именно как монолог от имени разнообразных людей – реально существовавших и вымышленных, но никак не от лица автора. Любовь к перевоплощениям была у Брюсова так велика, что при всём благоговении, которое он испытывал к Пушкину, именно ему принадлежала кощунственная и нелепая попытка завершить за Пушкина «Египетские ночи». Брюсов верил, что тщательным изучением можно вжиться в чужой внутренний мир, до полной идентификации, точно так же как изучением словаря, рифмовки и других стихотворных особенностей можно начать думать и писать за Пушкина. Кстати, единственным, кто сочувственно встретил это «продолжение», был М. Горький.

Отличительной особенностью Брюсова являлась многосоставность его внутреннего мира, следовавшая из отсутствия в нём потребности примирять одну часть души с другой. «Я – это такое сосредоточение, где все противоречия гаснут», – скажет он по этому поводу. Личность Брюсова не просто гасила противоречия, но даже как бы не подозревала об их существования. В письмах периода русско-японской войны он писал: «Россия должна владычествовать на Дальнем Востоке, Великий Океан – наше озеро, и ради этого «долга» ничто все Японии, будь их десяток! Будущее принадлежит нам, и что перед этим не то что всемирным, а космическим будущим все Хокусаи и Оутомары вместе взятые».[5] Искусство являлось для Брюсова единой областью развития, не знающей границ, и все последние достижения он считал необходимым немедленно прививать к русской поэзии. Если Брюсов много говорил о том, какое значение для его творческого развития имели Пушкин, Лермонтов, Фет, то не меньшее значение для него имели и Верлен, и Верхарн, и Э. По. Мысль о национальном своеобразии, о национальной преемственности русской литературы как-то вообще не входила в систему брюсовских воззрений на искусство.

Это был не плюрализм – поскольку плюрализм предполагает существование, основанное на осознании собственной разности. Брюсов эту разность просто не замечал. В его мировосприятии не было единого центра, связывавшего воедино все составные части. Может быть, поэтому Брюсов был безрелигиозен. Известен вопрос, которым он в своё время ошарашил А. Белого: «Как вы считаете, Христос пришёл на землю ради одной планеты или ради Вселенной?» Но если для Белого этот вопрос стал поводом для мучительных раздумий, длившихся целую жизнь, то для Брюсова это была как бы логическая задача вроде тех, которые помещены в учебнике по логике. Трудно найти равного ему по силе неверия «ни в сон, ни в чох, ни в смертный грай». Брюсов мог написать, например:

И Господа, и Дьявола

Хочу прославить я…

не чувствуя противостояния между тем и другим, не видя никакой необходимости выбирать ведь и тот и другой были потенциальными темами стихов. Напротив, Брюсова влекло всё, в чём ощущалась хотя бы видимость тайнодействия, влиятельности, использование которой утоляло бы кипевшую в нём жажду познания. Самым ранним в ряду увлечений такого рода был спиритизм, позднее заинтересовался он оккультными науками, чёрной магией, во всём этом видел он новые области изучения.

Своеобразие эстетической системы Брюсова, определявшее то «лица необщее выражение», которое несомненно было у его музы, заключалось не в том, что роднило его с символистами. Брюсов принёс в русское искусство и утвердил в своём творчестве совершенно своеобразное понимание искусства и его задач: для него это была область духовной деятельности, автономная от политики, общественности, свободная от каких-либо утилитарных целей и задач.

4. Анализ стихотворения «Родной язык»

Мой верный друг! мой враг коварный!

Мой царь! мой раб! родной язык!

Мои стихи как дым алтарный!

Как вызов яростный – мой крик!

Ты дал мечте безумной крылья,

Мечту ты путами обвил,

Меня спасал в часы бессилья

И сокрушал избытком сил.

Как часто в тайне звуков странных

И в потаенном смысле слов

Я обретал напев – нежданных,

Овладевавших мной стихов!

Но часто, радостью измучен

Иль тихой упоён тоской,

Я тщетно ждал, чтоб был созвучен

С душой дрожащей – отзвук твой!

Ты ждёшь, подобен великану.

Я пред тобой склонён лицом.

И всё ж бороться не устану

Я, как Израиль с божеством!

Нет грани моему упорству.

Ты – в вечности, я – в кратких днях,

Но всё ж, как магу, мне покорствуй,

Иль обрати безумца в прах!

Твои богатства, по наследству,

Я, дерзкий, требую себе.

Призыв бросаю, – ты ответствуй,

Иду, – ты будь готов к борьбе!

Но, побеждён иль победитель,

Равно паду я пред тобой:

Ты – Мститель мой, ты – мой Спаситель,

Твой мир навек моя обитель,

Твой голос небо надо мной!

Выбранное мною для анализа стихотворение было написано 31 декабря 1911 года. Этот период в жизни поэта характеризуется довольно сложными отношениями с символистами. Тем более что сам символизм как литературное течение исчерпал себя и уже не представлял значительной силы, способной удовлетворить духовные потребности читателей. Неудивительно, что самолюбивый Брюсов стремился к ещё большему утверждению своего понимания искусства как тяжёлой работы.

Если ранее поэт экспериментировал со словом, искал новые сочетания звуков и образов, то на этот раз Брюсов напрямую бросает вызов родной речи. Масштабность его мысли поражает. Родной язык, на мой взгляд, одно из самых загадочных явлений. Абстрактность понятия «язык» усиливает его не6досягаемость, но это не мешает Брюсову призывать к борьбе. Поэт смог создать неповторимый по своей экспрессивности образ родного языка, «подобного великану». В восьми строфах уместилось столько чувств, что, кажется, речь можно потрогать, увидеть. Ведь невозможно выразить столько по отношению к чему-то воздушному! Однако, Брюсов смог не только одухотворить образ, но и придать речи некоторые человеческие качества.

Вс стихотворение – бесконечное напряжение, не позволяющее отвлекаться. И здесь в полной мере раскрывается талант Брюсова «делать стихи». Первая строфа – ряд риторических восклицаний. При этом ряд построен на принципе антитезы: «Мой верный друг! мой враг коварный!/ Мой царь! мой раб! родной язык!» Видно, что душа поэта испытывает невероятно двойственное чувство, но оно в любом случае проникнуто восхищением и благоговением. Тут же возникает мотив вызова, который наполнен разнообразными ассоциациями: «Мои стихи – как дым алтарный!/ Как вызов яростный – мой крик!» Но пока это ещё только крик, а не полноценный вызов. Настоящий вызов появится чуть позже, когда автор сам разберётся, что значит для него язык: «Ты дал мечте безумной крылья…» Брюсов повествует нам то о «нежданных стихах», то о «тщетных ожиданиях созвучий». Страдания поэта! Язык же «великан», которого невозможно покорить. Но Брюсов тоже не собирается сдаваться – он ставит условие: «Но всё ж, как магу, мне покорствуй,/ Иль обрати безумца в прах!» невероятно, но простой человек осмелился и бросил вызов речи! Брюсов решительно и громко заявляет: «Призыв бросаю – ты ответствуй,/ Иду, – ты будь готов к борьбе!» Многие современники за такую решимость, действительно, считали Брюсова безумцем. Можно было бы и остановиться на таком выводе, но последняя строфа всё расставляет о своим местам:

Но, побеждён иль победитель,

Равно паду я пред тобой:

Ты – Мститель мой, ты – мой Спаситель,

Твой мир навек моя обитель,

Твой голос небо надо мной!

Всё в этом стихотворении невероятно ярко, я бы сказала, сочно. Средства выразительности предельно чувственны. Эпитеты довольно просты, но при этом точны: яростный вызов, нежданные стихи, дрожащая душа. В качестве метафор используются сюжетные образы: сам автор и родной язык. Они же противопоставляются. Вокруг этих образов строятся антитезы, которые определяют композицию: друг – враг, царь раб, Израиль, божество, вечность – краткие дни. Особо стоит отметить последнюю строфу – она состоит из пяти строк. Последняя строфа – самая важная в стихотворении, она выражает отношение автора к языку. И это отношение вызывает столько эмоций, что уместить их в четырёх строках автор, видимо, не смог. Здесь использованы самые яркие сравнительные образы, подтверждающие превосходство языка: «Ты – Мститель мой, ты – мой Спаситель,/ Твой мир – навек моя обитель,/ Твой голос – небо надо мной!»

Данное стихотворение по праву занимает одно из видных мест в творчестве Брюсова. Оно явилось «зарифмованным» доказательством того, во что отказывались верить некоторые современники поэта: сможет ли он бросить вызов родной речи? Брюсов же смог, но это не означает, что обращение с языком давалось ему легко. Брюсов много лет трудился в первую очередь над собой, упорно постигая принципы стихосложения. Мне очень нравится стихотворение «Родной язык», оно провозглашает веру в силы человека, но при этом несёт в себе предупреждение: не стоит переоценивать свои возможности. Прибавьте к этому яркий брюсовский слог, стройность композиции и удивительные символы – и получится та притягательность, которую я увидела не только в отдельном стихотворении, но в творчестве Брюсова в целом.

Заключение

Постигая сегодня Брюсова, можно на каждом шагу открывать новое и непривычное для себя. С человеком, который раскрывается в своём творчестве, не всегда можно согласиться, легко замечается внутренняя противоречивость, свойственная поэту. И грандиозные замыслы поэта, одолевавшие Брюсова, вызывают скорее недоумение.

Не идейные позиции и не формальные изыскания и достижения определяют место Брюсова в русской поэзии. Для меня он является, прежде всего, автором замечательных стихов – строгих, благородно-торжественных, порой даже риторичных, поэтом, принесшим в русскую поэзию способность придать своей теме сюжетность и законченность на небольшом пространстве стихотворения.

А. Блок воскликнул в письме к А. Белому: «Это – Бог знает что… Книга совсем тянет, жалит, ласкает, обвивает. Внешность, содержание – ряд небывалых откровений, озарений почти гениальных. Долго просижу ещё над ней, могу похвастаться и поплясать по комнате, что не всю ещё прочёл, не разгладил всех страниц, е пронзил сердце всеми запятыми».[6] Этот Брюсов и есть тот поэт, который сегодня по праву занимает место на золотой полке русской поэтической классики.

Я открыла для себя Брюсова в 9 классе. Конечно, тогда я не могла понять всю глубину его стихотворений как классика символизма. В данной работе я попыталась пройти немного дальше в изучении брюсовской лирики. В ней мне нравится не только строгость и выдержанность, но и присущая символизму таинственность. Она вызывает интерес и побуждает к философским размышлениям. Поэзия Брюсова необычайно противоречива и многогранна, прийти к какому-то строго определённому выводу, изучая её, нельзя. Однако, я согласна с отзывом Луначарского, приведённым в начале реферата – стихотворения Брюсова не могут оставить равнодушным. Можно любить или ненавидеть его лирику, но любое произведение, без сомнения, оставляет впечатления и даёт возможность для развития собственного мнения.

Список литературы

1. Асанова Л.Н. Поэтическая Россия, Валерий Брюсов. М.: Советская Россия, 1990.

2. Козловский А.А. В.Я. Брюсов, сочинения, том первый. М.: Художественная литература, 1987.

3. Меркин Г.С. Русская литература XX века, учебная книга для учащихся старших классов, часть I. М.: Скрипт; Смоленск: Траст-имаком, 1995.

4. Энциклопедия для детей, русская литература XX века, том 9, часть II. М.: Аванта +, 2003.

[1] Луначарский А. Предисловие. В кн.: Брюсов В. Избр. произв., т. 1. М. – Л., 1926, с. 8.

[2] Айхенвальд Ю. Валерий Брюсов/ Критическая библиотека. – М., 1910. – Вып. 1 – с. 3.

[3] Брюсов В. Я. Дневники. М., 1927. – с.12.

[4] Брюсов В. Я. Дневники. с. 34.

[5] Письма В. Я. Брюсова к П. П. Перцову//Печать и революция. – 1926. - № 7. – с. 42.

[6] Блок А. Собр. соч. : В 8 т. – М. ; Л. , 1963. – Т. 8. – С. 69.